Книга называемая Новый летописец

Приводится по изданию: Хроники Смутного времени.— М.

Царствование царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси, в ней же сперва немногие главы царствования царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси. В начале книги о взятии царства Сибирского; начата в  92/1583-84 году и доныне
1.
От царствующего града Москвы на восточной стороне есть царство, называемое Сибирское, в нем же жил царь Кучум; вера же их бусурманская Магометова закона, а иные народы кумирам служили и идолам поклонялись, а иные же, чудь заблудшая, веры и закона не знали; отсюда начнем рассказ, как Бог покорил [их] под руку царству Московскому.

Есть на полуденной стороне река, называемая Дон, на ней же жили казаки; от Дона неподалеку река, называемая Волга, на ней же жили казаки и разбойничали много по Волге и по иным рекам, когда суда государевы громили, когда послов кизылбашских и бухарцев и многих других громили и убивали.

Царь Иван, видя их воровство и злое непокорство, послал на них воевод своих и повелел их там хватать и вешать; многих же схватили и казнили, а иные же, яко волки, разбежались. По Волге же вверх от них побежали шестьсот человек по призыву Максима Строганова, у них же старейшина атаман по имени Ермак и иные многие атаманы. Дойдя до реки Камы, пошли они вверх по Каме до Чусовой, до вотчины Строгановых.

Тут же расспросили тамошних жителей, к какому государству та земля принадлежит; они же поведали казакам: «Есть де отсюда невдалеке царство, называемое Сибирское, в нем же живет царь Кучум».

Ермак, заготовив запасы и взяв тамошних людей 50 человек, пошел рекой Серебряною вверх, и переволокли суда в реку Тагил, и дошли до реки Туры, а рекой Турой дошли до реки Тобола, а Тоболом дошли до реки Иртыша, а рекой Иртышем дошли до городка, где кочевал царь Кучум, и пришли к тому царству Сибирскому.

И бились с ними много дней, и Божиим изволением взяли царство Сибирское, царь же Кучум побежал, царицу же его и царевичей взяли в плен.

Сей же Ермак сел в царстве Сибирском и к царю в Москву послал с сеунчем казаков человек пятьдесят, — а царь Иван Васильевич в то время уже преставился, — а сам начал приводить под царскую руку всю Сибирскую землю и иные многие государства: которые покорятся государю, тех приводил к шерти, а которые не покорятся, тех пленил и побивал.

Государь же Федор тех сеунчей пожаловал, а с ними послал воевод своих князя Семена Волховского да Ивана Глухова, и к тому Ермаку и к атаманам послал со своим государевым великим жалованием; а Ермака повелел написать не атаманом, но князем сибирским. И воеводы князь Семена Волховского в Сибири не стало.

2. О побоище, как убили Ермака и казаков, и о памяти Сибири.
Пришла весть к воеводе и Ермаку, что идут в Сибирь с торгом бухарцы. Ермак же, взяв с собой атамана Ивана Кольца и казаков полтораста человек, пошел против бухарцев к реке Вохаю; и, не дойдя до реки, стали ночевать на острове в разливе реки, и легли спать, не поставив стражей.

Кучум же пришел и увидел их на острове. Был один татарин виноват перед Кучумом, и Кучум послал его в реку: «Проведай в реке броду; проведаешь, я тебя от казни пожалую». Татарин же реку перебрел и увидел казаков спящих и, придя, поведал о том Кучуму.

Кучум же ему не поверил и послал во второй раз и повелел у них что-нибудь взять. Татарин, придя снова, взял у казаков три пищали да три вязни и принес Кучуму. Царь же Кучум Ермака и казаков на острове всех перебил, только один от них утек в город к воеводам с вестью.

Воевода же Иван Глухов и атаманы и казаки, испугавшись, поплыли из городка по Иртышу на низ до реки Оби, а рекой Обью догребли до Березова, а от Березова через Камень пришли к Москве.

Царь же Федор Иванович на них не опалился и тотчас послал воеводу своего Василия Борисовича Сукина с ратными людьми; и они, дойдя до Тюменского городища, поставили первый город в Сибири Тюмень; а из Тюмени воевода Василий послал голову Данила Чулкова, и Данила пришел и поставил в устье рек Тобола и Иртыша острог, и дал имя ему Тобольск; и ныне в том Сибирском царстве тот город стольный.

И иные многие города в Сибирском царстве поставили.

3. О войне казанской и о походе бояр и воевод на Казань.
Попускает Бог за грехи христианские когда голод, когда пожар, когда нашествие иноплеменных, когда междоусобную брань; в лето  7092/1583-84 году случилось нашествие безбожного народа на православную христианскую веру, ни от чужих орд, ни от земель, но от подданных царства Московского.

Есть на восточной стороне царство, называемое Казанское, покорил же его Бог царю Ивану Васильевичу, и устроил [царь] в нем Божии церкви и православную веру, наполнил град православными христианами и архиепископа в нем утвердил Гурия чудотворца.

Через тридцать один год окаянные бусурманы не захотели видеть православной христианской веры и под государевой рукой жить не захотели, воздвигли рать и пленили многие города. Царь же Иван, видя их суровость, послал в Казань бояр своих и воевод и повелел им пленить [бусурман].

Они же, поганые, яко звери суровые, стали против рати московской; яко змеи жалят человека жалами своими, так же и они, поганые, побивали московских людей, когда на станах, когда в походах; бояре же и воеводы не могли их одолеть.

4. О знамении на небесах.
В ту же зиму явилось знамение на небесах в Москве: меж [церковью] Благовещения и [колокольней] Ивана Великого явился крест на небесах да звезда с хвостом. Ближние люди возвестили царю Ивану о том знамении, царь же Иван, выйдя на Красное крыльцо и посмотрев на то знамение, сказал окружающим: «Сие знамение ко смерти моей».

5. О преставлении царя Ивана.
Вскоре после этого, в ту же зиму, [царь] тяжело заболел и, чувствуя близость смерти, повелел митрополиту Дионисию себя постричь [в монахи]; и нарекли имя ему Иона. На царство же Московское благословил [царь] сына своего царевича Федора Ивановича, а сыну своему меньшому царевичу Дмитрию Ивановичу повелел дать в удел град Углич со всем уездом и с доходами. Сам же отдал душу свою Богу марта в  день, на память святого отца нашего Кирилла Иерусалимского.

6. О Нагих и приближенных царя Ивана, о задержании и о ссылках.
После преставлении царя Ивана, в ту же ночь, шурин царя Федора Ивановича Борис Федорович Годунов со своими советниками возложил измену на Нагих, и их схватили и приставили к ним приставов; и иных же тут многих схватили, которых жаловал царь Иван, и разослали их по городам, иных по темницам, а к другим приставили приставов, и дома их разорили, поместья и вотчины раздали.

7. Об уделе царевича Дмитрия.
Царь же Федор Иванович отпустил брата своего царевича Дмитрия Ивановича с матерью его царицей Марией Федоровной на удел во град Углич; с ним же послал отца царицы Федора Нагого и всю родню Нагих, да с ним же отпустил окаянную мамку ее Марию Волохову, да сына его Данилка, да Никитку Качалова. О них же подлинно написано в главе об убиении царевича Дмитрия Ивановича.

8. О царстве царя Федора Ивановича, как сел на царство.
В том же году, по преставлении царя Ивана Васильевича, пришли к Москве изо всех городов Московского государства [люди] и молили со слезами царевича Федора Ивановича, чтобы не мешкал, сел на престол Московского государства и венчался царским венцом.

Он же, государь, не презрел моления всех православных христиан и венчался царским венцом вскоре по преставлении отца своего царя Ивана Васильевича, в том же году в день Вознесения, а венчали его, государя, в соборной церкви Успения Пречистой Богородицы митрополит Дионисий и иные [духовные] власти.

9. О приходе черни в город и о Богдане Вельском.
В том же году, ненавидя враг добрый род христианский и желая привести его в погибель, вложил в людей мысль, будто Богдан Вельский со своими советниками извел царя Ивана Васильевича, а ныне хочет бояр перебить и хочет отнять у царя Федора Ивановича царство Московское для своего советника, и возмутил [дьявол] чернь и ратных московских людей: пришли с великой силой и оружием к городу, и едва успели от них затворить град Кремль.

Пришли же и пошли на приступ Кремля, и пристали к черни рязанцы Ляпуновы и Кикины и иных городов дети боярские, и оборотили царь-пушку к Фроловским воротам, собираясь их выбить вон.

Царь же Федор Иванович, видя их волнение, послал к ним бояр своих князя Ивана Федоровича Мстиславского, да Никиту Романовича Юрьева, да дьяков Андрея и Василия Щелкаловых и велел сказать о своей милости к ним [восставшим], что возмутил их кто-то не по делу, желая пролить кровь христианскую, и о том расспрашивать, в чем причина их прихода в город, на кого?

Они же все кричали: «Выдай нам Богдана Вельского! Он хочет уничтожить царский корень и боярские роды». Они же [бояре] пошли и возвестили [о том] царю Федору. Царь же повелел им сказать, что Богдана Вельского велел сослать в Нижний Новгород.

Они же, услыхав слово государское и видев всех бояр, разошлись каждый восвояси. Царь же Федор велел сослать Богдана Вельского в Нижний Новгород. Шурин же царя Федора Борис Годунов, мстя за приход на Богдана Вельского, Ляпуновых, Кикиных и иных многих детей боярских и многих посадских людей схватить повелел и по городам и темницам разослал.

10. О покорении казанских людей царю Федору Ивановичу.
Услышав же сии поганые казанские люди, что сел на царство московский царь Федор Иванович, и Бог привел их, такой поганый народ, к такому праведному государю, без войны и без крови пришли все с покорностью и просили милости.

Он же, щедрый праведный государь, принял их, вину им простил и пожаловал их своим государевым жалованием полным и отпустил их к себе. Сам же государь праведный, рассмотрев и ожидая от них впредь измены, послал воевод своих и повелел ставить по всей Черемисской земле города — поставили на Нагорной и на Луговой стороне города Какшугу, Цивильск, Уржум и иные многие, и насадили их русскими людьми, и тем он, государь, укрепил все царство Казанское.

11. О розни и недружбе боярской.
В лето 093/1584-85, видя враг царя праведного и святого, положил вражду между бояр. И разделились [бояре] надвое: Борис Федорович Годунов с дядьями и с братьями, к нему же пристали и иные бояре и дьяки, и думные и служивые многие люди; а с другой же стороны князь Иван Федорович Мстиславский, а с ним Шуйские, и Воротынские, и Головины, и Колычевы, и иные служивые люди и чернь московская.

Борис же Годунов со своими советниками, надеясь на покровительство царское, их осилил: князя Ивана Федоровича Мстиславского схватили и сослали в Кирилов монастырь, там же и постригли его; а Воротынских и Головиных и иных многих схватили и по городам разослали, а иных в темнице затворили.

12. Об измене Михаила Головина, который отъехал в Литву.
Михаил же Головин был в отчине своей в Медынском уезде в селе Московце и, прослышав о таком разорении над своими родителями и не захотев терпеть с ними вместе, а от Бога не захотев принять венца мученического, побежал в латинскую веру, и государеву крестному целованию изменил, и отъехал в Литву, и там скончался.

13. О Шуйских, и о митрополите Дионисии, и о казни гостей и торговых людей.
Борис же Годунов с своими советниками держал великий гнев на Шуйских, а иные же ему противились и никак не поддавались ни в чем; гости же и всякие московские торговые люди черные все стояли за Шуйских. Митрополит же Дионисий, не хотя в них сей вражды видеть и желая в мире свести их, послал звать их [Годунова и Шуйских] к себе.

Они же пришли к нему, он же молил их о мире. Они же его послушали, и между собой примирились, и заключили мир между собой ложный. И вышли от митрополита, и подошли к палате Грановитой; тут же стояли торговые многие люди.

Князь Иван же Петрович Шуйский, идучи, возвестил торговым людям, что они с Борисом Федоровичем Годуновым помирились и впредь враждовать не хотят между собой. И выступили из торговых людей два человека, и сказали им: «Помирились вы нашими головами, а вам, князь Иван Петрович, от Бориса пропасть, да и нам погибнуть», Борис же той же ночью тех двух человек схватил и сослал безвестно, неведомо куда.

Борис же со своими советниками не умягчил своего сердца на Шуйских, и научил доносить на них людей их, Федора Старкова с товарищами, и возложил на них [Шуйских] измену, и в  95/1587 году их схватили, да с ними же взяли Татевых, Колычевых, Ивана Крюка Колычева, Андрея Быкасова с братиею и Урусовых; и людей Шуйских пытали разными пытками, и многую кровь пролили.

И гостей московских Федора Нагая с товарищами пытали крепкими пытками, и на пытках ничего они не сказали. И их, Шуйских, с приставами сослали в вотчину их в село Лопатничи с приставом с князем Иваном Турениным, а из Лопатнич велели его [князя Ивана Петровича] перевести на Белоозеро, [где он] был удавлен.

А князя Андрея Ивановича Шуйского сослали в село Воскресенское, а из Воскресенского сослали в Каргополь; и он также был удавлен.

А князя Ивана Татева сослали в Астрахань, а Крюка Колычева в Нижний Новгород в тюрьму каменную, а Быкасовых и иных дворян разослали по городам.

А гостей московских Федора Нагая да с ним шесть человек казнили в Москве, на Пожаре головы им отсекли, а иных многих по городам разослали по тюрьмам и в ссылку.

14. О сведении с престола и о ссылке митрополита Дионисия и архиепископа крутицкого.
Митрополит же Дионисий да с ним собеседник [его] крутицкий митрополит Варлаам, видя изгнание боярам и многое убийство, и кровопролитие, начали обличать и говорить царю Федору Ивановичу Борисову неправду Годунова, многие его неправды.

Борис же, видя со своими советниками его [митрополита] крепкое стояние, оболгал его перед царем Федором Ивановичем, и с престола его [митрополита] свели и архиепископа крутицкого также. И сослали их в заточение в Великий Новгород: митрополита Дионисия в монастырь на Хутынь, а архиепископа в Антонов монастырь; там они и скончались.

На престоле же Пречистой Богородицы в Москве возведен был на митрополию архиепископ ростовский Иов, а поставлен был на митрополию московскими архиепископами и епископами.

15. О приезде к царю Федору крымского царевича Малат-Гирея со снохою и с племянниками и со многими татарами.8

16. О поставлении в Москве каменного города
Царь же Федор Иванович, видя в своем государстве пространство людям и всякое богоугодное строение, повелел заложить в Москве подле вала город каменный, и нарекли ему имя Царев Белый каменный город, а начат был город в 95/1586-87 году и закончен вскоре.

17. О послах литовских.
В том же году пришли из Литвы послы с тем [известием], что у них не стало короля Стефана Абатура; и ему, государю [Федору Ивановичу], послы били челом, чтобы государь был на Московском царстве и на Польском и на Литовском государстве.

18. О послах московских в Литву
В том же году послал государь в Литву послов своих Стефана Васильевича Годунова с товарищами.

19. О приходе патриарха цареградского.
В  96/1587-88 году пришел патриарх цареградский Иеремей из Цареграда.

20. О явлении и чудесах блаженного Василия
В том же году проявил Бог угодника своего блаженного Василия, и были от гроба его чудеса великие, многое множество различных недугов исцелил. Царь же Федор Иванович повелел сотворить над гробом его раку серебряную, и позолотить, и украсить камнями и жемчугами и повелел сотворить над его гробом храм каменный. И установили празднование августа во 2-й день.

21. О первопрестольнике на патриаршество и отпуске патриарха ерусалимского.
Патриарх же ерусалимский и цареградский Еремей, советовавшись с царем Федором Ивановичем [о том], что был в православной вере папа римский, да четыре патриарха: александрийский, антиохийский, цареградский, иерусалимский; и папа де окаянный от православной веры отпал и впал в ересь, в латинскую веру, и ныне де благочестивого пятого напрестольника нет, а здесь, в Московском государстве, православная христианская вера, — чтобы быть в Московском государстве пятому патриарху.

Царю же Федору совет его был благоугоден, и положил [совершить] по его воле. Патриарх же Иеремей поставил с московскими архиепископами и епископами первого патриарха Иова митрополита. Царь же Федор жаловал патриарха своим государевым жалованием и отпустил его в Ерусалим с великой честью.

22. О митрополитах и епископах
Царь же Федор Иванович по благословению ерусалимского патриарха Еремея повелел патриарху Иову благословить по городам митрополитов и архиепископов. И по повелению царя Федора Ивановича поставлены были по городам митрополиты и архиепископы: в Новгороде первый митрополит Александр, в Казани первый митрополит Гермоген, в Ростове первый митрополит Варлаам, на Крутицах первый митрополит Геласий; а по иным городам архиепископы — на Вологде, в Суздале, на Рязани, в Смоленске, во Твери, епископы на Коломне, во Пскове.

23. О походе царя Федора Ивановича под Ругодив.
Царь же Федор Иванович, видя шведского короля неправду и к себе, государю, непокорство, советовавшись с патриархом Иовом и со своими государевыми боярами, приговорил идти в Немецкую землю под город Ругодив и послал бояр своих и воевод в Новгород со многой ратью.

А сам государь пошел в Великий Новгород в Филиппов пост и пришел в Великий Новгород, а из Новгорода пошел под Ругодив, а царицу Ирину оставил в Новгороде; и под Ругодив придя, велел бить по стене из наряду и, пробив стену, велел воеводам идти приступом со многими приступивши людьми.

Немцы же с города бились, противились и крепко стояли; воеводы же с ратными людьми взошли на город. Немцы же с города [их] сбили, и убили воевод князя Ивана Юрьевича Токмакова да Ивана Ивановича Сабурова, и иных воевод поранили многих, и голов стрелецких убили: Григория Маматова и иных голов и сотников, и многих ратных людей побили и отбили от города прочь.

Царь же Федор Иванович, видя их суровость, велел по городу бить из наряда беспрестанно. Немцы же, видя свое изнеможение, били челом государю со многими мольбами, чтобы их государь пожаловал, не велел разорить, а у них велел бы государь взять три города: Ивангород, Копорье, Ям.

Он же, государь праведный и щедрый, не хотя не только православной крови пролить, но и латинской крови не захотя пролить, уклонился на милость, и те города повелел взять, а по городу бить перестать повелел, и устроил в Ивангороде, и в Копорье, и в Яме своих государевых воевод и ратных. А сам государь пошел в Великий Новгород, а из Новгорода пошел к Москве и пришел к Москве в ту же зиму; а поход его, государев, под Ругодив [был] в 98/1590 году.

О послах литовских.
Пришли к Москве из Литвы от короля Жигимонта послы в 99/1590-91 году для заключения мирного постановления и взяли перемирие у царя Федора Ивановича на двадцать лет.

24. О смерти царевича Малат-Гирея.
В том же году бусурмане, видя службу в Астрахани крымского царевича Малат-Гирея, от которой им [было] утеснение от государевых людей великое, прислали из Крыма из Казыева улуса ведунов, и его испортили.

Воеводы же князь Федор Троекуров [с товарищами], видя его болезнь, привели к нему лекаря арапа. Арап же, узнав, что его испортили, сказал воеводам, что излечить его нельзя, пока не сыщут ведунов, которые его испортили.

И, взяв с собой людей русских, пошел в их юрты, и в тех юртах поймали ведунов; и ведунов привели к нему, и [он] мучил ведунов с тем, чтобы ему подсобили.

И ведуны ему сказали: «Если кровь их не умерла, то им можно пособить».

Да тот же арап, во многом сведущий, повелел тем ведунам у себя метать кровь в лохань; они же из себя выметали всю кровь, которой татары и татарки перепорчены с царевичем.

Тот же арап начал их спрашивать: «Где чья кровь?»

И они начали говорить: «Которая кровь де не умерла, той кровью помажут испорченного ею татарина или татарку, и они живы станут».

Царевича же кровь и царицыны все умерли, и ведуны сказали, что им живым не быть. Царевичи оба и царицы и с ними многие татары и татарки померли. В

оеводы же вскоре послали [о том] к государю; царь же Федор Иванович послал в Астрахань Остафья Михайловича Пушкина разыскивать про царевича, тех ведунов велел пытать: по чьему умышлению царевичей и цариц и татар испортили; а после пыток велел их государь сжечь.

Остафий же приехал в Астрахань, и тех ведунов пытал разными пытками, и у них ничего не мог допытаться. Тот же арап начал говорить, что у них так не допытаться ничего, да пошел сам с ними к пытке: и [велел], как их станут пытать, в зубы положить удила конские, а повесил их за руки и бить по телу не велел, а велел бить по стене против них; и они начали все рассказывать.

Воеводы же, пытав их, велели в поле сжечь их, а жег их тот же арап своим мастерством. А как стали их жечь, и тут слетелось сорок и воронов многое множество, и пока ведунов жгли, они [птицы] кричали, а как сожгли, все они исчезли.

Царь же Федор того арапа пожаловал, а царевичевых татар остальных велел государь перевести к Москве и устроить по городам поместьями и кормами. А на пытках те ведуны говорили, что портили царевича и цариц и татар, пили из них сонных кровь.

25. Об убиении царевича Дмитрия Ивановича и запустении града Углича.
По преставлении царя Ивана Васильевича на восьмой год, Бог попустил ради грехов наших во многих знатнейших [людях] сугубую зависть, и гордость, и неправду, не только друг к другу, и ненавидели одни других, но и на самого государя помышляли смертным убийством и неправду творили.

С ними же дьявол, искони ненавидящий род человеческий, видя братьев Федора и царевича Дмитрия, ни о чем же земном не радеющих, ни славы мира сего, ни богатства не желающих, и не мог ни в чем их упрекнуть, никому же зла [они] не желали.

Вложил же дьявол в знатнейших не желание чести друг перед другом, не желание отеческого достояния чужого, но один из них мыслью тщился самодержавство восхитить и старейшиной хотел быть в Русском царстве.

Из них же, знатнейших, был боярин Борис, называемый Федоровичем, Годунов, ненавидел братию свою бояр, и бояре его не любили, потому что многих людей [он] погубил напрасно.

И вложил дьявол ему в мысль извести праведного своего государя царевича Дмитрия; и помышлял себе: «Если изведу царский корень, то буду сам властелин в Руси», — как окаянный Святополк умышлял на братьев своих Бориса и Глеба: «Если перебью братьев свою, то буду один властелин в Руси», — а не ведал того, что Бог власть кому хочет, тому дает.

Сей же окаянный Святополк послал братьев своих убить, так же и Борис послал в Углич, чтобы сего праведного [царевича] отравить зельем.

Ему же, праведному царевичу Дмитрию, давали смертоносное зелье, когда в еде, когда в питье, но Бог хранил праведника, не хотя втайне его праведную душу принять, а хотя его праведную душу и неповинную кровь объявить всему миру.

Борис же, про то услышав, что ему [царевичу] ничего не вредит, и огорчившись тем, призвал братьев своих Годуновых и советников своих Андрея Клешнина с товарищами и поведал им, что [царевичу] ничего не вредит.

Один же из них, Годунов Григорий Васильевич, к их совету не пристал и плакался о том горько; они же его к себе [более] не призывали и его чуждались.

Сии же советники Борисовы замыслили кого-нибудь избрать и послать убить праведного. И избрали Владимира, называемого Загряжского, да Никифора Чепчугова и из них одного [решили] послать.

И им же, Владимиру и Никифору, то известили; они же люди богобоязливые, не только что против него сделать, но и помыслить против своего государя не хотели.

Возвестили о том Борису, что не хотят из них ни один ехать; он же сильно опечалился, что ничего из желаемого им не свершается.

Советник же его Андрей Клешнин сказал ему: «Не скорби о том, есть у меня братья и друзья, будет твое желание исполнено».

Тем же Владимиру и Никифору, что их воли не совершили, многие беды и напасти содеяли. Тот же Андрей Клешнин пришел в дом свой и возвестил братьям своим и друзьям, но ни один из них на такое окаянство не склонился. И вошел дьявол в одного из них, Михаила Битяговского.

И как вошел сатана в Иуду Искариотского, и тот пошел к иудеям, говоря: «Что мне дадите, чтобы я вам предал Иисуса?»; они же поставили ему тридцать серебряников, и он начал выжидать, чтобы предать Иисуса, — так и сей окаянный Михаил, замыслив на своего государя, на такого чистого агнца, пошел к Андрею Клешнину и возвестил ему: «Я хочу волю вашу сотворить».

Андрей же обрадовался, и пошел к Борису, и возвестил ему все. Борис же того Михаила повелел привести с великой радостью, и обещал воздать ему большую честь, и, одарив его, отпустил в Углич, да с ним же отпустил сына его Данилку да Никитку Качалова, и велел им ведать в Угличе все.

Они же пошли в Углич, как волки пыхающе на праведного, и пришли в Углич вскоре, и начали всем владеть. Царица же Марья Федоровна, видя их злокозненное умышление, начала его [царевича] беречь и никуда от себя из хором не выпускала.

Они же, окаянные, посоветовавшись с мамкой его с Марией Волоховой да с сыном ее Данилкой, и решили они его, праведного, убить в лето 7099/1591, месяца мая в 15-й день.

Мать же его, благоверная царица Марья, была у себя в хоромах; сия же окаянная мамка Волохова обратилась к праведному с лживой речью; как змия, прельстившая Еву, так же и сия окаянная обольстила мать его, и взяла его и повела на двор.

Кормилица же его, воспитавшая его грудью своей, не хотела пустить его, но она, [Волохова] окаянная, едва ли не силою повела его на заклание; сия же кормилица его пошла с ним на нижнее крыльцо. Сии же окаянные [убийцы], как звери ярости исполненные, подошли к крыльцу.

Тот же злодей Данилка Волохов, взяв праведного за руку, сказал ему: «Сие у тебя, государь, новое ожерельице?»

Он же ему отвечал тихим голосом, подняв шею: «Сие есть старое ожерельице».

Он [Волохов] же, как змея жалит жалом, кольнул ножом праведного по шее и не достал ему до гортани. Сия же кормилица, видя погибель государя своего, упала над ним и начала кричать.

Тот же окаянный Данилко бросил нож и побежал; союзники же его Данилко Битяговский да Никитка Качалов начали ее бить и едва живую оставили, праведного же у нее отняли и заклали, как чистого агнца, юнца восьмилетнего.

Они же, окаянные, побежали; мать его, видя погибель сына своего, закричала над ним. О чудо праведное и ужасное, как мертвое тело трепетало долгое время, как голубь!

Тотчас об убиении услышали в городе и на посаде по воротам, ездя, били и вопили: «Что сидите? Царя у вас нет». Они же [горожане] выбежали за ворота, не видя же никого.

В то время на государевом дворе не было никого, братия же его и дядья разошлись по домам, поскольку время [было] полуденное; один соборный пономарь, видя такую погибель, заперся на колокольне и начал бить в колокол; окаянные же к нему приступали, хотели его убить, и не смогли.

Люди же его [царевича], и братия и дядья, и все люди града Углича сбежались на его государев двор и увидели себе погибель: государя своего лежащего мертвого, мать его и кормилица тут же у тела лежали, как мертвые; они же над телом его вопили и сих убийц, Михаила Битяговского с женой и с их советниками, побили камнями.

Те же окаянные Никитка и Данилко побежали, и пробежали двенадцать верст; кровь же праведного вопияла к Богу и не пустила их; они же, окаянные, возвратились назад.

Горожане же и их побили камнями, и всех их, окаянных, побили двенадцать человек и бросили в яму псам на съедение.

Тело же его [царевича] праведное положили во гроб и понесли в соборную церковь Преображения Спасова. К царю же Федору послали гонца возвестить, что убиен был брат его от рабов; гонца же привели в Москве к Борису, Борис же велел грамоты переписать, а писать повелел, что [царевич] одержим был недугом и сам себя зарезал небрежением Нагих, и [велел] донести грамоты до царя Федора.

Царь же, слыша об убиении брата своего, долго плакал и не мог ничего сказать. И послал про то сыскать и тело его праведное похоронить боярина князя Василия Ивановича Шуйского да с ним Андрея Клешнина и властей; и тех Нагих велено [было] привести в Москву.

Князь же Василий с властями пришел вскоре в Углич и осмотрел тело праведного закланное и, помянув свои прегрешения, долго плакал горько и не мог говорить ни с кем, как немой стоял. Тело же его праведное погребли в соборной церкви Преображения Спасова.

Князь же Василий начал расспрашивать всех людей града Углича, как небрежением Нагих [царевич] заклался сам. Они же вопили все единогласно, иноки и священники, мужи и жены, старые и юные, что убиен был от рабов своих, от Михаила Битяговского, по повелению Бориса Годунова с его советниками.

Князь же Василий пришел к Москву и сказал государю неправедно, что [царевич] сам себя заклал. Царь же Федор положил опалу на Нагих; Борис же с боярами пошел к пытке и Михаила Нагого и Андрея и других Нагих пытал крепко, чтобы они сказали, что [царевич] сам себя заклал.

Они же никак того не говорили: то и говорили, что от рабов убиен был. Борис же разъярился, хотел и остальных погубить; царицу Марью повелел постричь и сослать в пустынное место за Белоозеро, а Нагих всех разослал по городам по темницам; город же Углич повелел разорить, за то, что убили тех окаянных и на него [как на убийцу] говорили.

И иных казнили, иным языки вырезали, иных по темницам разослали; множество же людей отвели в Сибирь, и поставили град Пелым, и ими населили, и от того Углич запустел.

Тех же окаянных убийц повелел хоронить и погрести их окаянное тело честно; ту же окаянную мамку Волохову и тех убийц жен устроил, подавал им жалование многое и вотчины.